История о великом враче, ученом и актере мелитопольце Льве Муквозе

До сих пор ветераны Запорожской областной санитарно-эпидемиологической службы помнят своих учителей. Именно их поколению, пришедшему с фронтов Второй мировой войны, пришлось восстанавливать разрушенные больницы и поликлиники, вновь налаживать систему санитарно-эпидемиологического надзора и медицинского образования. Все они – настоящие герои. 

Одним из них был всеми любимый Лев Григорьевич Муквоз – врач-паразитолог, живший и работавший после войны в Мелитополе. Специалист по гельминтам, Лев Муквоз проводил учебные занятия и семинары для работников санитарно-эпидемиологической службы, повышающих свою квалификацию. Как вспоминают старожилы, на его лекции сбегались все сотрудники-эпидемиологи, даже работавшие совсем не по этой специальности. Каждая лекция была не только максимально информативной и профессиональной, но и напоминала настоящее эстрадное выступление. Лев Григорьевич обладал массой талантов, и среди них не последним был актерский. Помимо врачебной и научной работы, он находил время для преподавания театрального искусства в Мелитопольском техникуме культпросвещения и даже руководил драматическим кружком.

Однако не все коллеги Муквоза знали, что с советской властью у врача неоднократно возникали серьезные проблемы, а неутомимая страсть к походам и культурной работе – наследие весьма бурной юности. Единственные люди в Мелитополе, полностью осведомленные о прошлом Льва Григорьевича Муквоза, работали в городском отделе Министерства государственной безопасности. 

В конце 1940 – начале 1950-х годов оперативная обстановка в Запорожской области была сложная – «подлый удар сзади» пытались нанести не только «шпионы капиталистических государств», но и тщательно закамуфлированные «внутренние враги» социалистического рая. Такими врагами были назначены и сионисты, которых арестовывали по всему Советскому Союзу. Едва ли не большинство сионистов, «выявленных» чекистами, о Трумпельдоре и Арлозорове никогда не слыхали. Но в случае с Муквозом органы не ошиблись – в архивах госбезопасности компромата на него хватало.

В июле 1950 года начальник Запорожского областного УМГБ Голубев докладывал своему шефу в Москву: в Мелитополе на контроле находится дело-формуляр в отношении матерого сиониста – заведующего гельминтологическим отделением области и города Льва Григорьевича Муквоза. Для разработки Муквоза планировали командировать в Мелитополь опытного агента МГБ по кличке «Ростовский». Органы понимали, что врач Муквоз – крепкий орешек. Очень осторожный, он никогда не рассказывал о своем прошлом даже близким людям. Когда на работе, среди врачей и преподавателей, заходили разговоры на политические темы, Лев Григорьевич или отмалчивался, или отвечал: «Я не преподаватель истории и не желаю вмешиваться в политические вопросы».

Родом Лев Григорьевич был из Крыма. Родился он в Симферополе 5 октября 1903 года в семье мещанина, коренного крымчанина, Григория Александровича (Cендеровича) Муквоза и Татьяны (Рухли-Рейзы) Иосифовны Майданской. У семьи Майданских были корни в Мелитополе, поэтому именно в этот город впоследствии переехал Лев Григорьевич. Его деда, Иосифа Майданского, мелитопольские старики помнили как купца, владельца доходных домов (с квартирами на съем) и ресторатора. 

Семья Муквозов была многодетной, несмотря на то, что хранительница очага, Татьяна Иосифовна, скончалась совсем молодой. Лева рос вместе со старшим братом Яковом и четырьмя сестрами: Клавдией, Миной, Аделью и Луизой. Всем детям постарались дать хорошее образование, не считаясь с трудностями, которые стали постоянными спутниками крымчан с начала Первой мировой войны. 

Лева с детства увлекался решительно всем, от литературы до точных наук. Однако в результате выбрал самую интересную для себя отрасль, поступив на медицинский факультет Крымского университета им. М. В. Фрунзе, возникшего в январе 1921 г. на базе Таврического университета. Университет хоть и сменил название, но выдающийся профессорско-преподавательский состав остался на месте. 

Свободное от учебы время Лева Муквоз проводил на природе. Еще в подростковом возрасте он вступил в скаутскую организацию, все выходные напролет «оказывая помощь слабому» – таков был девиз скаутов – и тренируясь в крымских горах. 

Несмотря на то, что семья Муквозов религиозностью не отличалась, Лева понимал, что у каждого народа должно быть чувство собственного достоинства. Наблюдая трагедию тысяч еврейских беженцев, попавших в Крым из западных губерний России в годы Первой мировой войны, юноша пришел к умозаключению, что страдания русских евреев должны закончиться с возвращением в Палестину. 

Единомышленников долго искать не пришлось. В 1917-1920 годах сионистская работа в Крыму практически не прерывалась. В крымских городах работали клубы, школы и детские сады системы «Тарбут», еврейские библиотеки и вечерние курсы иврита. В это время Таврия стала центром движения «Гехалуц», и через полуостров многие евреи покидали Россию, направляясь в Эрец-Исраэль. 

В родном Симферополе Лев Муквоз познакомился с активистами спортивного общества «Маккаби» и еврейскими скаутами – «цофим». Тогда еврейских детей и подростков тренировали в столице Крыма настоящие легенды. Так, среди инструкторов по тяжелой атлетике особо выделялся ветеран Первой мировой войны Исаак Ландоберг. Ландоберг в 1918 году поступил в Симферополе на историко-филологический факультет, тренировал молодежь, а впоследствии репатриировался в Эрец-Исраэль. В Палестине он взял себе новое имя – Ицхак Саде – и стал одним из создателей Армии Обороны Израиля.

Другим видным «мадрихом», занимающимся развитием еврейского скаутского движения в Крыму, был Иосиф Кот, прибывший в конце 1918 года из Кременчуга в Симферополь изучать медицину. В городе он оставался до осени 1921 года, а после репатриации стал выдающимся израильским врачом. 

Льва Муквоза захватила скаутская романтика, в особенности общие костры и походы по Крыму, которые длились неделями. Он вместе с сестрой Клавдией и кузиной Броней стал активистом скаутского движения. Советские власти терпели еврейских скаутов и не доверяли им, поэтому к туристам, которых обычно насчитывалось сотня-полторы, всегда приставляли своего сопровождающего. «Цофим» шли по горным дорогам многие километры, взбирались на Чатыр-Даг – и всё это под песни «Земли Израильской» («Ширей Эрец-Исраэль»). 

Когда в 1923 году у властей лопнуло терпение, и они запретили абсолютно все скаутские легионы, включая еврейские, двадцатилетний Муквоз решил действовать. Как позже писали о нем в своих докладах эмгэбэшники: «…после ликвидации скаутских отрядов создал еврейскую сионистскую организацию “Гашомер-Гациор” и являлся одним из ее руководителей». Студент-медик Муквоз, тогда уже инструктор физкультуры и скаут-мастер, вместе с товарищами решил на осколках скаутского движения собрать местную ячейку «Ха-Шомер ха-Цаир» – лево-сионистской молодежной организации, возникшей на территории Советского Союза в 1922 году после подпольного съезда в Москве.

В 1923 году во время международной сельскохозяйственной выставки в Москве, в которой принимал участие профсоюз «Гистадрут», СССР посетил Давид Бен-Гурион. Встречи Бен-Гуриона с группами сионистской молодежи дали толчок развитию в советской стране «Ха-Шомер ха-Цаир», в особенности в Крыму, Белоруссии и Украине. Целью «шомеров» была подготовка еврейской молодежи к переселению в Эрец-Исраэль и к кибуцной жизни. В качестве базовых ценностей движения декларировались сионизм и социализм.

Очень быстро Лев Муквоз завоевал непререкаемый авторитет. Тренировки, походы, дебаты и расклеивание по крымским городам политических прокламаций, сионистская агитация и подпольные ульпаны – всё это было организовано в том числе благодаря энергии Муквоза. На медицину, которой молодой человек серьезно занимался, тогда практически не оставалось времени – в эти годы Лев Григорьевич полностью сконцентрировался на сионистской работе. 

Без особых потерь работа велась до весны-лета 1925 года. Тогда в Крыму арестовали около десятка руководителей движения. После майских арестов Лев Муквоз пытался залечь на дно, но уже 14 июля 1925 года он был задержан сотрудниками ОГПУ в Симферополе. В семье позже поговаривали, что Леву выдал чекистам сводный брат: к тому времени отец женился во второй раз, сын его новой жены был идейным коммунистом и, к тому же, военнослужащим. 

Неизвестно, имели ли эти слухи под собой основание, но одного из лидеров крымского «Ха-Шомер ха-Цаир» гэпэушники вычислили и 4 сентября 1925 года осудили по статье 61 УК РСФСР «Участие в организации или содействие организации, действующей в направлении помощи международной буржуазии». Наказание – высылка из Крыма в Казахстан сроком на 3 года.

В день высылки из Симферополя Лева и другие арестованные сионисты надели бело-голубые галстуки. Из города их провожало около тысячи бывших «цофим», сочувствующих, родственников и друзей, которые шли по пятам за конвоем, стояли на крышах домов, залезали на деревья по обеим сторонам дороги, ведущей на железнодорожный вокзал. На вокзале собралась импровизированная манифестация и, скандируя, проводила друзей в ссылку. Члены «Гехалуца», работавшие на еврейских фермах на севере Крыма, встретили проходящий поезд у станции «Джанкой» и хором кричали проезжавшим: «Ле-хитраот! До свидания!»

В свою первую ссылку Лев Муквоз попал в Оренбург. Здесь он сосредоточился на медицине и профессиональных исследованиях: в Оренбурге он работал в бактериологическом институте им. И. И.Мечникова. Но с политикой он не завязал и, по информации ГПУ, продолжал проводить антисоветскую работу: поддерживал организационную связь с уполномоченным бюро ссыльных евреев Актюбинской колонии, а также с ячейками «Ха-Шомер ха-Цаир» в Москве, Крыму и Киеве. Последние он информировал о жизни и деятельности политссыльных. Прямо в ссылке Муквоз организовал группу еврейской молодежи под знаменем шомерской организации. Его квартира стала местом постоянных собраний активистов. 

Удивлению оренбургских чекистов не было предела – ссыльный Муквоз у них под носом снова собрал подполье. В июне 1926 года «за создание в городе Оренбурге нелегальной антисоветской организации сионистов» Особым Совещанием (ОСО) при Коллегии ОГПУ Лев Григорьевич Муквоз был повторно приговорен к ссылке, но на этот раз в Сибирский край РСФСР. Однако в Томский округ Муквоз не прибыл, а вместе с тремя товарищами по сионистскому движению – Давидом Басовым, Львом Метелицей и Моисеем Штейнбух-Букштейном – бежал из Оренбурга в неизвестном направлении. 

В своем «Информационном бюллетене» «Ха-Шомер ха-Цаир» сообщал: «По распоряжению ГШ четыре ссыльных шомера бежали из Оренбурга. Все уже на работе. Их примеру последовал один ссыльный из Киргизии. Вновь крупная политическая победа в неравной борьбе с противником...»

Бежав из ссылки, крымчанин Муквоз перешел на нелегальное положение и стал начальником районного штаба «Ха-Шомер ха-Цаир» в Киеве, используя при контактах с соратниками подпольную кличку «Воля».

Выйти на след главы киевского районного штаба смогли только к весне следующего года. 8 марта 1927 года Льва Муквоза арестовали в столице Украинской ССР. Сотрудникам ОГПУ он предъявил документы на имя Юнка Исера Фальковича, но следствие смогло раскрыть его настоящую личность.  

29 апреля 1927 года шомеровец снова был осужден на три года и постановлением ОСО при Коллегии ОГПУ направлен в специальную тюрьму для политических заключенных – Суздальский политизолятор. Находясь в заключении, Муквоз продолжил свою антисоветскую деятельность: вместе с другими заключенными сионистами организовал голодовку в знак протеста. В их заявлении говорилось: «В день 1 мая, в знак протеста против непрекращающейся политики террора по отношению к социалистической общественности – объявляем однодневную голодовку».

Не вставшего на путь исправления Муквоза из Суздальского политизолятора перевели дальше – на Урал. Когда двоюродная сестра Льва Григорьевича, Броня Муквоз, тоже ссыльная сионистка, прибыла в Свердловск весной 1930 года, ей сообщили, что ее кузен находится в Свердловском политизоляторе. Но на ее просьбы о встрече со Львом местный отдел ОГПУ ответил решительным отказом. 

13 мая 1930 года Лев Муквоз, которому за несколько месяцев до этого «накинули» еще три года ссылки за продолжение сионистской деятельности, был отправлен из Свердловска по этапу. Броня Муквоз смогла узнать, когда ее брата будут выводить, и утром пришла к тюремным воротам. Увидав двоюродную сестру, Лев Григорьевич усмехнулся и успел помахать ей рукой в знак приветствия. Тогда Броня не знала, что видит своего брата в последний раз в жизни. В ноябре 1928 года власти заменили ей ссылку на выезд в Палестину, куда она вскоре репатриировалась. Больше встретиться им не довелось.

Через некоторое время родные выяснили, что чекисты отправили крымчанина «померзнуть» – в Обдорск (сейчас – Салехард), расположенный на Полуйской возвышенности Западно-Сибирской равнины при впадении реки Полуй в Обь, единственный в мире город прямо на Полярном круге. 

В отличие от ссыльных, находившиеся в политической тюрьме сионисты не могли рассчитывать на замену заключения высылкой в Палестину. В письме от 1 февраля 1933 года Лев Григорьевич делился с друзьями, которым посчастливилось попасть на Святую Землю, тяготами изгнания: «Про себя мне нечего писать. И нет желания. А что касается моих мыслей и чувств – это прикосновение к неприятным вопросам и неприятным переживаниям. В воспоминаниях одного революционера я читал, что в тюрьме он ходил на охоту каждый день, читая описания охоты в романе “Война и мир”. Если бы я не был в тюрьме, я бы подумал, что это вымысел, а не правда. Здесь я заканчиваю третью зиму. Хорошо познакомился с Севером». 

Находясь в ссылке на Крайнем Севере, как врач-эпидемиолог Муквоз заведовал в Обдорске клинической лабораторией Пастеровской станции. Там он всерьез заинтересовался гельминтологической наукой и практикой, занимаясь изучением желудочной секреции у больных описторхозом, вызываемым паразитическими плоскими червями.

Бежать из Обдорска было невозможно – вокруг снежная степь и пронизывающий холод. Летом 1933 года он иронично рассказывал в письмах своим друзьям-репатриантам о местных условиях: «Я улыбался, когда читал о сильной жаре, которая у вас наступает в апреле. У нас сейчас июль, и не лишним будет надеть шубу».

Мечты уехать в Палестину были совсем туманными, но Лев Григорьевич не мог не интересоваться происходящим там национальным строительством. В своих письмах в Палестину он писал, что до ссыльных доходит информация об очень быстром развитии Эрец-Исраэль и наличии в ишуве рабочих мест. Лев Григорьевич был воодушевлен успехами олимов, хотя и предупреждал, что излишне оптимистичные оценки часто приводили к разочарованию: «В наш век взаимных связей в мировой экономике трудно оставаться в благополучии, когда все вокруг стоят на коленях в тяжелом кризисе». Его интересовало, удовлетворяет ли спрос местное производство, в особенности сельское хозяйство: обеспечивают ли себя евреи хлебом и мясом, как обстоят дела с молочными фермами. Ведь в случае войны или других катаклизмов ишув должен был обеспечить себя всем необходимым. 

В июне 1933 года Лев Муквоз окончил ссылку и приехал на постоянное место жительства в Мелитополь. Там он сразу же устроился врачом и преподавателем латинского языка в Мелитопольскую акушерско-фельдшерскую школу. Когда в 1934 году в Мелитополе при поликлинике был создан гельминтологический пункт, один из первых в Украине, Льву Григорьевичу предложили его возглавить. Принимая больных и обучая будущих фельдшеров, бывший «шомеровец» по-прежнему не забывал о спорте и культурно-массовой деятельности. К примеру, в феврале 1936 года 16 медработников и группа комсомольцев совершили пеший переход в противогазах из Мелитополя в Днепропетровск. Руководилимарш-броском в 200 километров бывший лидер «Ха-Шомер ха-Цаир» Муквоз и бывший красный партизан Вульфсон.

С началом Большого террора личность мелитопольского врача снова заинтересовала НКВД. В 1938 году Льва Григорьевича вновь арестовали за антисоветскую деятельность, но за недоказанностью состава преступления в 1939 году он был освобожден из-под стражи. 

Накануне Великой Отечественной войны Лев Григорьевич возглавлял противоглистный отдел 1-й Мелитопольской поликлиники. В первые дни гитлеровского наступления его призвали, как медработника, в действующую армию. Практически всю войну он прослужил в звании капитана медицинской службы начальником клинико-диагностической лаборатории эвакогоспиталя № 1807 в Хасавюрте.

В декабре 1945 года он вернулся в Мелитополь и в первые послевоенные годы активно восстанавливал гельминтологическую работу в городе и области. Занимая с 1949 года должность заведующего гельминтологическим отделением Запорожской областной малярийной станции, а также руководя лабораторией городской поликлиники г. Мелитополя, Лев Григорьевич уделял особое внимание педагогической деятельности и общественно-культурной работе. 

Казалось бы, после стольких лет преследований органы должны были успокоиться. Боевая сионистская молодость была далеко в прошлом, да и выехать из Союза не представлялось невозможным. Вот только Запорожскому областному УМГБ нужны были результаты – Москва требовала раскрыть очередной сионистский заговор. 

После докладной записки 2-го отдела УМГБ Запорожской области, датируемой 7 июля 1950 года, за мелитопольским врачом началась усиленная слежка. Кроме агента «Гали», постоянно докладывавшей органам о поведении Муквоза, для его разработки был направлен секретный осведомитель по кличке «Филипп». Эти двое явно не справлялись: смогли лишь выяснить, что Лев Григорьевич дружил с «еврейским националистом» – Леонидом Юльевичем Шермейстером – тогда выпускником литературного факультета Мелитопольского педагогического института, а впоследствии – выдающимся украинским дирижером, композитором, автором гимна Мелитополя. Среди «покровителей» сиониста был назван заведующий лечебным объединением Мелитополя по фамилии Шварц. Самуил Давидович Шварц был мужем родной сестры Муквоза, Мины Григорьевны, работавшей врачом-педиатром. 

На помощь слабеньким агентам направили еще одного – опытного «Ростовского». Второй отдел Запорожского МГБ рапортовал 5 июля 1952 года, что втершийся в доверие к Муквозу «Ростовский» должен был раскрыть перед ним своих, конечно же, еврейских, родственников в Киеве. Против Льва Григорьевича готовилась целая спецоперация: чекисты, под видом командировки, собирались вызвать Муквоза в Киев. В столице он, конечно, должен был остановиться у родни завербованного «приятеля». Чекисты надеялись, что таким образом выявят сионистское подполье в Киеве, ведь неоднократно судимый Лев Григорьевич, по их представлениям, должен был обязательно пойти на контакт со своими единомышленниками. 

Помогали запорожцам всем миром: УМГБ Одесской области вменялось включить в разработку бывшего сиониста свою сотрудницу «Бебу», киевлянам – подставить Муквозу агента «Черняева». Доподлинно неизвестно, чем закончилась командировка Льва Григорьевича в Киев, но еще в середине марта 1953 года его дело находилось в разработке. 

После смерти Сталина Муквоза оставили в покое. Единственное последствие его дела – то, что был относительно мягко репрессирован (понижен в должности) его родственник и коллега Самуил Шварц.

C такой анкетой талантливому врачу путь наверх, в Киев или в Москву, был прочно закрыт. Лев Григорьевич остался в Мелитополе и всю оставшуюся жизнь занимался исследованиями в своей области медицины. Им были достигнуты большие успехи в борьбе с гельминтозами в Запорожской области, особенно аскаридозом, гименолепидозом и энтеробиозом, разработаны научно обоснованные рациональные методы организации и проведения мероприятий по снижению количества этих заболеваний. Работы Льва Муквоза получили широкую известность и были использованы в практике борьбы с гельминтозом по всей территории Советского Союза.

Он организовал и бессменно руководил Запорожским филиалом Украинского научного общества паразитологов, являлся постоянным автором и членом редакционного совета всесоюзного журнала «Медицинская паразитология и паразитарные болезни». За вклад в развитие народного здравоохранения Льва Григорьевича неоднократно награждали грамотами и медалями, а в 1967 году он получил значок «Отличнику здравоохранения». 

17 апреля 1975 года Льва Григорьевича Муквоза, прожившего насыщенную жизнь, достойную приключенческого романа, не стало. Он был талантливым и уважаемым всеми человеком, которого спустя многие десятилетия в своих мемуарах вспоминали уехавшие в Палестину соратники и оставшиеся в Советском Союзе коллеги и ученики. Советский режим играл с ним как кошка с мышью, но ему удалось провести эту игру по своим правилам. Нам кажется, что он выиграл. А вам?

Источник