Коронавирус с нами навсегда: Ольга Голубовская

Спустя год с начала эпидемии коронавирус в Украине, как и в мире в целом, стал более агрессивным и непредсказуемым. Течение болезни теперь проходит гораздо тяжелее, чаще стали заражаться и попадать в больницу молодые люди. Коронавирус навсегда останется "жить" рядом с человечеством.

Какой будет весна и лето, и когда же наконец увидим свет в конце тоннеля – в интервью OBOZREVATEL рассказала главный инфекционист Минздрава, профессор Ольга Голубовская.

– Год тому назад, в начале марта 2020 года, в Украине началась эпидемия коронавируса. Как это было для вас?

– В мою жизнь COVID-19 пришел в январе 2020 года. Я отслеживаю все вспышки в мире и понятно, что обратила внимание на вспышку пневмонии с непонятной и достаточно высокой летальностью в Ухане. Пневмония нас всегда напрягает в связи с двумя предварительными эпидемиями возбудителя, который вызывает тяжелое поражение легких.

Так как мы находимся в состоянии какого-то хронического реформирования, которое пока что заканчивается только разбалансированием нормально функционирующих различных систем, в том числе биобезопасности, эпидемической безопасности, я, как врач-клиницист, глубоко понимала, что произошло с системой противоэпидемической безопасности в стране. Лабораторные центры в основном находились в состоянии ликвидации. Наши реформаторы почему-то решили, что на всю Украину достаточно будет лишь четырех штук.

И когда я сейчас слышу, что всем постоянно мало тестирования, то хочу сказать: где ж вы все были, когда рассказывали, как будет хорошо после реформирования СЭС (санитарно-эпидемическая служба. – Ред.)? Люди же ни во что не вникают. Это узкое такое направление, где никто глубоко не разбирается.

Когда мы спрашивали наших реформаторов, что вы собираетесь делать в случае какой-то вспышки инфекции, мне отвечали, как Супрун рассказывала, что больных будут возить по нашим дорогам за двести километров. То есть материал особо опасных возбудителей будут развозить по нашим дорогам нашими машинами. Просто фантастика!

– На тот момент ничего радикального в противодействии болезни сделать было невозможно?

– Да, и я сконцентрировалась на оказании медицинской помощи пациентам, начав заниматься протоколами по лечению. Если ты написал протокол – это не значит, что завтра все поймут, о чем там написано. Еще пару месяцев только вчитываться будут. Протокол надо было очень быстро создать и очень быстро научить всех хотя бы азам лечения. Он очень сложный даже для инфекционистов, которые всю жизнь с заразными болезнями работают. В случае с коронавирусом медицинскую помощь должны были оказывать врачи разных специальностей.

В этом направлении была полная разруха. Мы отказались от стандартизации медицинской помощи в пользу так называемых международных протоколов. Но и их тоже не было.

Рекомендации ВОЗ на тот момент были очень примитивными, они могли включать в протокол только то, что получает строгую доказательную базу. Этот процесс мог затянуться на несколько лет. Возбудитель же обнаружили лишь несколько недель назад.

Весь мир пошел по пути разрешения для экстренного применения различных препаратов и открыл клинические исследования. Я просила тогда "дать нам возможность лечить больных и не попадать под уголовную ответственность". Это было очень сложно, никто не захотел брать никакой ответственности.

Мы взяли китайский протокол. Был еще итальянский, но вначале его получилось утвердить лишь в Винницкой области.

– Пока вы боролись за протокол лечения – больные тем временем поступали?

– Да, как раз в тот период в Александровской больнице находился этот знаменитый первый "куршавельский рейс". Почему я в январе/феврале подымала вопрос с протоколами? В инфекции, когда это все начинается, – оно накрывает, как цунами. Мы можем лечь спать в одной стране, а проснуться в другой. Вот тогда некому будет этими протоколами заниматься.

Так и случилось – нас накрыло полностью. Тысячи больных толпами шли сдавать анализы в режимные отделения Александровской больницы и брали нас штурмом.

Больных начало поступать все больше и больше, все тяжелее и тяжелее. Но протокола лечения у нас не было. Мы столкнулись с тем, что администрации больниц на местах не назначали лечение, которое было в протоколах Китая, Италии, Испании. Пациенты стали умирать. Можете себе представить степень маразма!

Честно скажу вам, я пребывала в полной растерянности! Вот куда уже обращаться, куда идти и куда бежать? Все занимаются покупкой аппаратов ИВЛ, только о них и слышно. Хотя у нас не было первоочередного – кислорода! Где вы наберете столько кислорода при массовом поступлении пациентов?

Кроме этого не во всех регионах Украины можно найти реаниматолога. Там же дефицит таких кадров! Мне еще несколько лет назад регионы звонили и говорили: "Ольга Анатольевна, у нас если что-то ночью случается, заинтубировать некому. Мы уже сами умеем, но мы юридического права не имеем". И я настаивала: нам надо сконцентрироваться на предотвращении тяжелых форм заболевания и перевода пациента на ИВЛ.

Инфекционисты же проблему глубоко видят, а не только какую-то ее часть, как семейный врач или реаниматолог. И когда я столкнулась с вопиющими случаями смерти, уже просто не выдержала и записала видеообращение, что нас с вами ждут очень печальные времена, если вопрос с протоколом не решится.

– В Министерстве наконец-то пошли на встречу?

– Почему я поддерживала, поддерживаю и буду поддерживать министра Степанова? Когда он узнал об этой проблеме, мне передавали, что всех собрал и сказал: "Даю вам один день на утверждение протокола. Что хотите, то и делайте".

Так как я была единственным инфекционистом в рабочей группе, мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы в протоколе появились те лекарственные средства, которые только сейчас, через год, получили четкие доказательства своей эффективности.

А тогда все чиновники Минздрава и некоторые эксперты стеной стояли, что нет, не будем их включать, нет доказательственной базы. Хотя я им говорила, не мы же это придумали, это опыт наших коллег из-за рубежа. Мне страшно представить, чтобы было бы… Я вам честно хочу сказать: вот просто страшно. Такая смертность! Сколько лет я работаю, никогда в жизни такое количество людей на наших руках еще не умирало. Никогда в жизни. Постоянно, как на поле боя. Было четыре недели передышки – и опять началось.

– Начинается очередная волна все-таки?

– Да, конечно. Я об этом еще скажу.

Что было делать всем тем врачам в регионах, когда они один на один с больным? Им нужен какой-то нормативный документ. Тот протокол, который у нас есть, имеет разрешительную функцию и не обязывает назначать то или иное лечение. Мы пишем: если есть такие-то симптомы, рассмотрите назначение такого-то и такого-то препарата. Мы не обязываем, а рекомендуем.

С марта 2020 года заболевание менялось пять или шесть раз. Теперь оно поменялось в очередной раз, и к тому же радикально. Поэтому когда в апреле увидела американский протокол Вирджинской школы, не поверила своим глазам, настолько он совпадает. Снимаю шляпу перед Полом Мариком (американский реаниматолог. – Ред.) и его коллегами.

Они четко расписали все, начиная от профилактики. Ни одного лишнего слова в этом протоколе нет. Вот эти витамины D, что люди пьют, и которых у тяжело переболевших очень мало – все это из того протокола. Он прижился в Украине и среди населения, и в отделениях интенсивной терапии.

– Судя по увеличению статистики, заболеваемость снова идет вверх?

– С сентября начало нарастать количество больных с тяжелыми формами заболевания, трудно поддающиеся терапии, изменилась длительность течения болезни.

Сейчас новое течение, абсолютно другое. Заболевание очень сильно поменялось, стало еще более непредсказуемым и длительным. Если раньше мы говорили больным, что давайте до конца 14-го дня доживем, потом должно становиться легче, то сейчас ничего подобного – ухудшение может быть и на третьей неделе, и на четвертой. Причем абсолютно внезапное. Иногда больных даже готовим на выписку, а они за ночь сильно десатурируют (падает насыщенность крови кислородом. – Ред.) и приходится опять все сначала. Также стало много внезапных смертей.

Поступают тяжелые 30-летние пациенты, такие тяжелые, что просто очень. Заболевание очень страшное и нам с вами еще нужно продержаться хотя бы до конца года.

Все-таки у меня большое подозрение, что какие-то такие штаммы у нас уже циркулируют, просто на сегодняшний день мы их не можем обнаружить. Собственно говоря, как мы и не обнаружили своего нулевого пациента, но я об этом даже не мечтала. Когда нет санслужбы, это сделать невозможно. Первые пациенты, и мы в клинике это видели, появились ранее официально обнаруженного больного.

– Активная вакцинация сможет остановить распространение коронавируса?

– Она, конечно, поможет это сделать, а вот остановить… У инфекционной патологии нет стоп-крана, но естественным путем будет формироваться иммунная система. Плюс есть естественные закономерности развития эпидемий и пандемий. Ослабление должно случиться не раньше 2022-го года.

– Весна опять будет тяжелой?

– Когда осенью я говорила, что наша задача дожить до апреля, то имела ввиду, что в летнее и теплое время года коронавирусы должны снижать свою агрессивность. Это не их сезон. В целом вирус не поддается никаким прогнозам, они не сбываются. Он точно не исчезнет из нашей жизни, просто не будет таким агрессивным.

Не заболеть вряд ли получится, исключая людей, которые имеют какие-то генетические факторы. Они не то что предотвращают инфицирование, оно у них просто не развивается.

– Подытоживая, как Украина справляется с эпидемией?

– До идеала далеко, но если сравнивать госпитальную летальность, то она у нас одна из самых низких в Европе. И это в том числе благодаря нашему протоколу. У нас пациенты часто связываются с Австрией, Германией, Израилем, и их доктора сами говорят: в Украине хорошо лечат.

Источник