Голодомор в Украине: рассекреченная память

Колбаса из дочери и труп на обед

В конце мая 1933 года было вынесено обвинительное за­ключение по делу 28-летней жительницы Великобелозерского района, убившей девя­тилетнюю дочь. При этом часть ее она свари­ла и съела, а часть перерабо­тала на колбасу для продажи в Мелитополе.

А в Михайловке в это же вре­мя, арестовали колхозника, который... "употреблял в пищу труп своего ребенка..."

Если не будут возражать уважаемые читатели, жуткую историю восьмидесятилетней давности я хочу предварить одним весьма важным доку­ментом, напрямую связанным с непростой темой нашего се­годняшнего разговора.

"По селам бабы плачут, а, бывает, и мужики"

В архиве Украинского ин­ститута национальной памяти (являющегося государствен­ным учреждением в структуре Кабинета Министров Украи­ны) я отыскал постановление ЦК ВКП(б) от 9 июля 1932 года «Об экспорте хлеба», с которого, слава Богу, снят гриф секретности. Однако прежде чем непосредственно обратиться к нему, я напомню, что в ту пору происходило в Украине. А помогут мне письма Сталину и Молотову (от 10 июня 1932 года) тогдашних украинских вождей Григория Петровского и Власа Чубаря (нашего земляка, кстати). Вот о чем они сообщали в Кремль: "Значительная часть сел, охвачена голодом. Немного, но есть и опухшие от голода. Главным образом, бедняки и далее середняки. На больших собраниях по селам бабы плачут, а, бывает, и мужи­ки. Иногда критика создав­шегося положения заходит очень глубоко: зачем создали искусственный голод, зачем посевной материал забра­ли - этого не было даже при старом режиме" (Григорий Петровский).

"При общей непосилъности плана хлебозаготовок практиковаласъ система изъятия у единоличников хлеба полно­стью, включая и семенные фонды, и почти полного изъ­ятия всего наличия у колхо­зов... Большинство колхозов остались без хлеба. Случаи недоедания и голодовки отмечалисъ уже в декабре-янва­ре как среди единоличников, так и среди колхозников. С марта-апреля недоедающих, голодающих, опухших и уми­рающих с голода в каждом селе набирались уже десятки и сотни, появились брошен­ные родителями дети и сиро­ты" (Влас Чубарь).

Сталин на жалобы ответил в присущей ему манере - поч­ти по-хамски: "Письма Чубаря и Петровского не понрави­лись. Первый хочет получить из Москвы новые миллионы пудов хлеба, второй добивается сокращения плана хле­бозаготовок. Ни то, ни другое НЕ ПРИЕМЛЕМО" (выделено мной, - авт.). И вскоре по­следует постановление ЦК ВКП(б), о котором я говорил:

"Установить экспорт хле­ба в третьем квартале 1932 года в размере 61,5 миллиона пудов. Обязать Заготзерно сдавать Экспортхлебу для экспорта пшеницу исклю-чительно первых двух клас­сов. Предрешить вопрос о целесообразности заключе­ния соглашения с Германией и Польшей о согласованном выступлении на мировом рынке по реализации ржи в 1932-1933 гг."

Как же так? - не поверил я прочитанному. Если в начале лета 1932 года «значительная часть украинских сел» была «охвачена голодом», как офи­циально уведомлял Москву Григорий Петровский, о ка­ком экспорте зерна может идти речь? Ну, а намерение СССР согласованно высту­пить с Германией и Польшей "на мировом рынке по ре­ализации ржи" меня почти шокировало. Напомню, что в январе 1933 года в Германии пришли к власти нацисты во главе с Гитлером. Получается, Сталин именно с ним дикто­вал миру цены на рожь в 1933 году. В то время, как в Украи­не "недоедающих, опухших и умирающих с голода в каж­дом селе набирались десятки и сотни".

Следующим поразившим меня документом, который я тоже отыскал в архиве Украинского института на­циональной памяти, стал «Протокол допроса граждан­ки Шиян Анны Сысоевны, обвиняемой в убийстве сво­его ребенка и людоедстве» (от 23 мая 1933 года). Приво­жу его полностью - с макси­мальным сохранением слога и стиля:

"Обвинение мне предъявле­но, виновной себя признаю. До убийства своего ребенка я была в Мелитополе, куда хо­дила к мужу, который сидит в ДОПРе (доме принудитель­ных работ, как большевики именовали обычную тюрь­му, - авт.) за воровство кол­хозного хлеба. Пробыла там две недели, зарабатывая на поденных работах. Возвра­тившись из Мелитополя, я вечером помыла девочку. На завтра, 13 мая с/г, я села искатъ вшей у девочки и реши­ла ее убить, чтобы часть ее съесть, а часть перерабо­тать на колбасу и продать в Мелитополе на деньги. С этой целью я накинула ей на голову подушку, а руками задушила за горло, после чего часть сварила и вместе с сыном съела, а часть пере­работала на колбасу с чем и была поймана. Преступление сделала сама по себе, никто меня к этому не склонял, ни с кем об этом не говорила. Сделала впервые. Больше до­бавить ничего не имею. Пока­зания мне зачитали, с моих слов записано правдиво".

В протоколе также ука­зано, что 28-летняя Анна Шиян постоянно проживает в селе Корнеевка Великобелозерского района Днепро­петровской (ныне это село относится к Веселовскому району Запорожской обла­сти) и что она - малограмот­ная селянка-хлеборобка, не имеющая за душой ничего (имущественное положе­ние – беднячка).

Через два дня, 25 мая, райуполномоченный ГПУ по Великобелозерскому району Шилобрит (фамилия такая) подписал обвинительное за­ключение по следственному делу № 214 по обвинению "гражданки Шиян Анны Сысоевны в убийство дочки и каннибализме".

Уполномоченный уточняет в нем, в частности:

"сведения о том, что гр. Шиян А. С. жительница села Корнеевки, убила свою дочь, часть которой съела, поступили в Великобелозерский райаппарат ГПУ 16 мая 1933 года";

"муж ее за сопротивление хлебозаготовкам осужден и сейчас отбывает наказание в Мелитопольском ДОПРе";

сама обвиняемая "созналась в убийстве своей дочери Мотрены девяти лет, часть которой к моменту обнару­жения ею уже была съедена, а остальная часть перерабо­тана на колбасу".

После этого уполномочен­ный предлагает (в тексте - «полагал-бы»): "следдело № 214 препроводить на рас­смотрение судебной трой­ки ГПУ с применением к гражданке Шиян высшей социальной меры защиты - РАССТРЕЛА" (выделено упол­номоченным).

Заметив также, что обвиняе­мая в настоящий момент "со­держится под стражей при Великобелозерской раймилиции", а "вещдоки по делу - остатки убитой дочери, преданы земле", опер поста­вил точку и понес свое об­винительное заключение на подпись к прокурору. И тот, не колеблясь, как я полагаю, завизировал его: "Согласен. Участковый прокурор Плахотнюк".

Умершую дочь "порубал на куски, мясо употреблял в пищу"

Примерно в эти же дни, а точнее - 22 мая 1933 года, секретарю Михайловского райкома КП(б)У под грифом «секретно» легла на стол до­кладная записка райуполномоченного ГПУ Добшинского:

"Михайловский райаппарат ГПУ сообщает, что член колхоза «До світла» 3-го Ми­хайловского сельсовета Чуркин Федор Павлович после смерти 19 мая своей семи­летней дочери последнюю порубал на куски, мясо со сво­им семейством употреблял в пищу.

К вашему сведению, Чуркин недолгое время спустя тому назад (так в тексте, - авт.) был председателем финан­совой комиссии колхоза, со­бирал деньги на культнужды и насобирал 900 рублей, ка­ковые растратил, после чего колхоз последнего принудил растраченные деньги возвра­тить колхозу. Чуркин продал корову и вернул колхозу 600 руб.

Данный случай среди кол­хозной массы поднял большое возмущение с нареканием на Чуркина, что последний рас­тратил их деньги и теперь под видом голодной смер­ти употреблял в пищу труп своего ребенка. Чуркин нами арестован, приступили к производству следствиями".

Не хочется, честно призна­юсь, комментировать ни по­ступок трупоеда, ни рассказ о нем косноязычного опер­уполномоченного ГПУ.

Кстати, мне не известно, чем закончилось следствие по делу «О случае людо­едства по Михайловскому сельсовету» (так докладная записка была озаглавлена). А вот что случилось с Ан­ной Шиян, переработавшей свою дочь на колбасу, я знаю. Согласно постановлению уполномоченного Великобелозерского ГПУ Блиндовского (от 5 августа 1933 года), "обвиняемая Шиян, находясь в больнице, совершила по­бег, имея целью скрыться от суда и следствия". В связи с этим уполномоченный по­становил: "Дальнейшее су­допроизводство дела № 214 приостановить - до розыска и задержания обвиняемой. Дело до результата розыска сдать в архив".

Владимир Шак